Отношение Алена Проста к Айртону Сенне менялось со временем. Когда-то они были напарниками в команде McLaren, но непримиримыми соперниками на трассе, и вторая половина 80-х и начало 90-х вошли в историю Формулы 1 как время борьбы этих двух гоночных титанов за чемпионские титулы, в которой все средства были хороши.
Но после трагический гибели бразильца на трассе в Имоле мир для Алена Проста словно опустел, и он долго отказывался публично делиться своими переживаниями. Но в 1998-м сделал исключение для известного британского журналиста Найджела Робака, и сегодня, в день 60-летия Айртона Сенны, уместно вспомнить фрагменты того интервью.
Ален Прост: «Честное слово, мне трудно говорить об Айртоне – и не только потому, что его с нами уже нет. Понимаете, он совсем другой, он отличался от всех гонщиков, да и вообще от всех людей, кого я знал…
Поэтому я всегда отказываюсь о нём говорить. Когда он ушёл из жизни, я сказал, что какая-то часть меня тоже умерла – мне так казалось. Ведь наши карьеры были так переплетены. Я действительно так считал, но знаю, что некоторые люди не верили в искренность моих слов. Ну что ж, я могу лишь постараться быть максимально честным.
Я очень хорошо помню, как мы познакомились. Весной 1984-го после реконструкции открывался обновлённый Нюрбургринг, и там была организована Гонка звёзд, в которой участвовали действующие и бывшие пилоты Формулы 1, и в ней нам предстояло выступать на серийных автомобилях Mercedes.
Я летел во Франкфурт из Женевы обычным рейсом, а самолёт Айртона должен был прибыть на полчаса раньше, поэтому Герд Кремер из компании Mercedes спросил, могу ли я подвезти Сенну на трассу.
По дороге мы болтали, и Айртон произвёл на меня очень приятное впечатление. Потом мы добрались до автодрома и приступили к тренировкам. Я показал лучшее время в квалификации, он – второе и после этого уже со мной вообще не разговаривал! Тогда это казалось забавным. Потом я лидировал в гонке, но уже через полкруга он вытолкнул меня с трассы. В общем, хорошенькое было начало…
В том году он дебютировал в Формуле 1 в команде Toleman и сразу смотрелся неплохо, хотя не всегда можно с уверенностью судить о потенциале гонщика, выступающего за маленькую команду. Он отлично провёл гонку в Монако, но в те дни монокок был далеко не такой жёсткий, и вполне возможно, что машина, которая неважно ведёт себя на сухой трассе, в дождь начинает отлично работать.
Разумеется, мы все высоко его оценивали, хотя были некоторые сомнения, ведь иногда бывает, что молодой гонщик производит неплохое впечатление, но сдувается, когда попадает в топ-команду. Впрочем, в случае с Айртоном было понятно, что он обладает особым талантом.
Стоит напомнить, что в те годы отличных гонщиков в Формуле 1 было намного больше, чем сейчас. Безусловно, Айртон с самого начала хорошо пилотировал, но до Монако не показывал ничего особо удивительного. Но после той гонки все обратили на него внимание, о нём стали говорить.
И с самого начала Сенна очень жёстко действовал на трассе. Сейчас я думаю, что дело даже не в том, что он предпочитал столь жёсткие методы борьбы, а в том, что у него были свои собственные правила. Он играл по особым правилам, в которые верил – вот и всё. Больше его ничего не интересовало. Оглядываясь назад, я действительно считаю, что он всегда верил в свою правоту, всегда был честным. На трассе он вёл себя точно так же».
Однако до 1988 года, пока Сенна и Прост не стали напарниками в McLaren, между ними не было никаких раздоров. За год до этого команда Lotus, за которую тогда выступал бразилец, получила двигатели Honda, и у него сложились очень тесные и доверительные отношения с японскими инженерами.
Но когда он перешёл в McLaren, эта команда тоже получила моторы Honda, и один из её сотрудников как-то сказал: "Я склонялся к мысли, что Прост был гонщиком McLaren, использовавшим двигатели Honda, тогда как Сенна был гонщиком Honda, использовавшим шасси McLaren".
Ален Прост согласен с такой формулировкой: «Да, хорошо сказано. Моей главной проблемой было то, что я по-настоящему любил McLaren и хотел делать для команды всё, что только было в моих силах.
Если говорить о моём напарнике на сезон 1988 года, то команда выбирала между Сенной и Нельсоном Пике. Когда мы вместе с Роном Деннисом отправились в Японию на переговоры с руководством Honda, я ему сказал, что надо брать Айртона, потому что он более талантлив. Для меня интересы команды были на первом месте.
Но если бы у меня сейчас была возможность начать карьеру снова, я бы поступил по-другому: я бы сосредоточился на самом себе и своей работе. На самом деле, я тогда мог бы возразить против перехода Айртона в McLaren. Одна из моих сильных сторон в том, что когда я принимаю решение, я уже о нём не сожалею. Но в той ситуации, по-моему, я однозначно допустил ошибку!
Впрочем, наши рабочие отношения в том первом сезоне были вполне нормальными. Единственная проблема возникла в Эшториле под конец первого круга…»
Тот момент действительно остался в памяти всех, кто его видел. В конце старт-финишной прямой Прост за счёт слипстрима атаковал Сенну, затем сместился вправо, чтобы его обогнать, но Айртон повернул руль в его сторону, и машина француза оказалась в считанных сантиметрах от стены. И всё-таки Ален не убрал ногу с газа, вышел в лидеры и довёл гонку до победы, однако после финиша высказал всё, что думал по поводу того эпизода.
«Его манёвр в Эшториле был очень опасным, и я действительно разозлился, – вспоминал Прост. – Я оказался у самой стены и думал, что между машинами произойдёт контакт, и всё закончится серьёзной аварией, ведь за нами вплотную нёсся весь пелотон. Мне это совершенно не понравилось, и я ему об этом сказал. Впрочем, я не могу осуждать его за такие действия, потому что ему всё всегда сходило с рук. Сколько раз за годы карьеры в Формуле 1 его штрафовали за такие вещи? Никогда.
И всё-таки, за исключением того случая первый год прошёл не так уж плохо. В каких-то ситуациях он действовал по отношению ко мне очень жёстко и бескомпромиссно, но других проблем у нас не было. Кстати, за то, что произошло в Португалии, он извинился.
В конце сезона я был очень рад за команду – мы заняли первое и второе место в чемпионате, и я не слишком расстраивался из-за того, что титул достался Айртону. Для меня это не было проблемой, ведь я уже был двукратным чемпионом мира.
Но в 1989-м меня тревожила ситуация с Honda. Думаю, главной сложностью стало то, что у меня никогда не было таких отношений с японскими мотористами, какие сложились у Айртона. С самого начала я чувствовал, что не контролирую ситуацию. Если бы они просто отдавали предпочтение одному из нас, меня бы это не сильно волновало. Но мне было сложно смириться с тем, как японцы тогда действовали, потому что у Сенны и у меня были очень разные стили пилотирования.
Я никогда не мог понять, почему они столь явно принимали его сторону. Причём вовсе не из-за того, что бразильский рынок для них был важнее, чем французский. Ничего подобного. Это больше было связано с человеческим фактором. Потом я снова сотрудничал с Honda, когда был владельцем собственной команды, и опять столкнулся с тем же самым. Думаю, у японцев просто свой особый подход к работе. В команде они всегда делают ставку на кого-то одного, предпочитая его остальным. Я слышал, что об их мотогоночных командах говорили то же самое.
Приведу один пример. 1988-й был последним годом, когда в Формуле 1 использовались турбины, и я попросил внести определённые изменения в режим работы двигателя, чтобы он соответствовал моему стилю пилотирования. Мы два дня работали над этим на тестах на трассе Поль-Рикар, и я был очень доволен результатом. Но через неделю на следующей гонке мотористы не стали применять эти настройки.
Потом был Гран При Франции, именно на Поль-Рикаре, и вдруг двигатель заработал так, как мне было нужно! Понимаете? Мы с Айртоном провели два сезона в McLaren, имея дело с моторами Honda, и на обоих Гран При Франции в те годы я стартовал с поула и побеждал.
Все говорили: "Посмотрите, это всё из-за того, что Проста так поддерживают его болельщики" и т.д. Ничего подобного. Это объяснялось тем, что на тех гонках у меня были кое-какие возможности, позволявшие мне сражаться…
Поймите меня правильно, я ничего не имею против Айртона. Он был очень быстрым и квалификации проводил намного лучше меня – был намного более собранным и целеустремлённым. Думаю, я сам был таким же, когда выступал в McLaren вместе с Ники Лаудой.
Как бы то ни было, перед началом сезона 1989 года я ужинал в женевском гольф-клубе вместе с тогдашним президентом компании Honda господином Кавамото. И он признал, что я был прав, когда считал, что в Honda отдавали предпочтение Айртону, а не мне.
Он тогда спросил: "Хотите знать, почему мы так продвигаем Сенну?" И сказал мне одну вещь: новое поколение японских мотористов предпочитали Айртона, потому что он был больше похож на самурая, тогда как я – на компьютер.
Вот таким было объяснение, и оно меня порадовало, ведь теперь я хотя бы точно знал: тут действительно что-то не так. Отчасти проблема в том, что Айртон был чертовски быстрым, и сложно было понять, в какой мере это он сам по себе, а в какой – за счёт помощи Honda. И после того ужина с господином Кавамото я подумал: "Ага, значит, по крайней мере, я не так уж глуп, что-то действительно происходит, и теперь я знаю, что именно".
В конце 89-го мой контракт с McLaren истекал, но у Айртона – нет. Рон Деннис понимал, что будущее команды зависит от Honda, следовательно, от Сенны. Он очень хотел, чтобы я остался, но в реальности не мог удержать нас обоих, и в июле я ему сказал, что ухожу. По-моему, в 89-м он поступил со мной несправедливо. Мы по-прежнему очень хорошие друзья, и несмотря ни на что я по-прежнему считаю McLaren своей командой. Но Рон знает, что я думаю о том периоде…
Однозначно, Айртон был лучшим гонщиком, с которым мне довелось соперничать. Столь целеустремлённых людей я больше не встречал… Он добился успеха во всём, что было для него важно, достиг всех целей, которые перед собой ставил.
Между нами много всего было, но одно оставалось неизменным: в профессиональном плане мы относились друг к другу с огромным уважением. Кстати, бывали моменты, когда мы вместе веселились, хотя это происходило не так уж часто…
И я думаю, что в конечном итоге мы, наверное, могли бы стать друзьями. Ведь когда мы перестали быть соперниками, всё изменилось…»
