Британский эксперт Джеймс Аллен рассуждает о ситуации, в которой оказалась Renault F1 после смены владельцев…
Джеймс Аллен: «Когда Renault объявила о продаже контрольного пакета акций своей команды Формулы 1 инвестору Жерару Лопесу, многим стало интересно, в чем стратегический смысл этого шага?
Может быть, таким образом французский автоконцерн ушел из спорта, но сохранил видимость своего присутствия? А вся комбинация – не более чем фиговый листок, прикрывший стыд, связанный с этим уходом? Можно ли по-прежнему называть эту команду Renault, если 75% акции принадлежат Лопесу? И почему французы отвергли предложение Дэйва Ричардса, который хотел переименовать команду в Aston Martin и перебазировать в Энстоун всю свою компанию Prodrive?
Презентация новой машины прошла на минувшей неделе: на R30 крупные логотипы Renault, и раскрашена она в традиционной желто-черной гамме, навевающей воспоминания о заводских турбомонстрах Renault конца 70-х – начала 80-х. Так что же это за команда?
Некоторое представление об этом и о планах новых хозяев Renault F1 дает интервью с Жераром Лопесом, опубликованное в газете L’Equipe. Но для начала вспомним, что в деловых Интернет-кругах сейчас постоянно идут разговоры о важности “платформ” – например, Google, Facebook и им подобных. Лопес видит команду Формулы 1 как “платформу”, или “ядро”, вокруг которого он намерен построить свою бизнес-конструкцию.
“Мы всегда хотели прийти в Формулу 1, чтобы представить нашу компанию Mangrove Capital Partners и развивать активность в сфере международного бизнеса, – говорит Лопес. – Формула 1 станет для нас платформой, своего рода ядром. Мы поручим специалистам заниматься гоночной командой, тогда как Mangrove возьмет на себя заботу о деловой стороне проекта.
Мы предложим спонсорам не просто наклеить логотип на машину – мы предложим им сотрудничество с нашими компаниями. Например, Genii (которая входит в состав Mangrove) ведет разработку экономичного двигателя, который позволит на 40% снизить расход топлива. Этот проект только выиграет, если мы наладим сотрудничество с каким-нибудь нефтяным концерном”.
Лопес также надеется, что тесные партнерские отношения с Renault позволят ему представить французскому автогиганту “ряд интересных проектов, связанных с новыми технологиями, охраной окружающей среды, – т.е. с теми сферами, где у нас очень сильные позиции”.
Он верит в перспективу внедрения в автомобилях интернета, IP-телефонии, навигации и других приложений, и вкладывает деньги в различные программы модернизации этих технологий.
“Мы не собираемся участвовать в некоей интермедии, где нам отведена роль ширмы, за которой Renault на цыпочках выскользнет из Ф1, – уверяет Лопес. – Когда мы увидели, что в Renault готовы масштабно демонстрировать свои традиционные корпоративные цвета, мы поняли, что у нашего сотрудничества могут быть неплохие перспективы. Mercedes пошел на союз с Brawn GP, потому что эта команда приносит успех. Renault пошла на союз с нами, потому что и Genii тоже может принести успех”.
Как уверяет Лопес, его подход к Формуле 1 состоит в том, чтобы заниматься этим делом по-настоящему, или не заниматься вовсе. Аргумент такой: если компания Лопеса ассоциируется с таким известным брендом, как Skype, “то вы не можете рисковать своей репутацией, если в Ф1 ваши результаты будут на посредственном уровне”.
При этом Лопес не хочет, чтобы его считали главой команды, и бывший кабинет Флавио Бриаторе теперь занимает Эрик Булье. В состав исполнительного комитета команды входит представитель концерна Renault. Булье от имени Renault F1 будет участвовать в заседаниях FOTA, однако Лопес лично возьмет на себя работу в Комиссии Формулы 1 и будет вести дела с FIA и Берни Экклстоуном.
Жерар Лопес – незаурядный человек; ясно, что для него приобретение команды Формулы 1– не каприз тщеславного миллиардера. Скорее, он пытается выработать новую бизнес-модель, основанную на глобальной популярности Ф1 и внимании мировой прессы к этому спорту».
