Двукратный чемпион мира и друг Айртона Сенны Эмерсон Фиттипальди в своем блоге на сайте McLaren вспоминает бразильского гонщика и рассуждает о том, как его гибель отразилась на безопасности в Формуле 1…
Эмерсон Фиттипальди: «Сегодня действительно двадцать лет со дня его гибели? Умом я понимаю, что 2014 - 1994 = 20, но сердце не хочет этому верить. Кажется, что я узнал об этом только вчера. Тогда я был на трассе в Мичигане и готовился к тестам в IndyCar. Старший механик попросил меня вернуться в боксы Penske, где передал телефонную трубку – жена сказала мне, что Айртон Сенна только что погиб в Имоле.
Раньше я писал об Айртоне на сайте McLaren, но сегодня хочу рассказать о нем немного больше. Я постараюсь объяснить, что его смерть значит для Формулы 1, Бразилии и меня лично. Но сначала хочу вспомнить события 7 апреля 1968 года. Мне был 21 год, я находился в Сан-Паулу и готовился к 1000 километровой гонке за рулем собственной машины, Fitti Prototipo, вместе с другом Лианом Дуарте.
Я никогда не был в Европе, но моими кумирами были европейские гонщики: Грэм Хилл, Джеки Стюарт и Джим Кларк. В тот день, 7 апреля 1968 года, мой отец, который занимался организацией спортивных трансляций на бразильском телевидении, узнал, что Джим Кларк разбился в гонке Формулы 2 в Хоккенхайме. Когда он сообщил мне эту ужасную новость, я был в шоке. Спустя 26 лет, услышав сообщение про Айртона, я испытал такой же шок, хотя мне было уже 47 лет, а не 21.
Собираясь вместе, болельщики часто говорят о том, кто был самым великим пилотом. Как правило, чаще вспоминают Кларка и Сенну, чем других, соревноваться с ними по популярности может только Хуан-Мануэль Фанхио. Однако Фанхио умер в больничной постели в возрасте 84 лет, в то время как Джим и Айртон погибли на трассе, когда им было 32 и 34 года, и никто никогда не узнает, что послужило причиной их аварий. Они погибли в молодом возрасте, были быстрее всех своих соперников, и память о них будет вечной.
Когда отец сообщил мне о гибели Джима, я смог ответить только одно: «Я в это не верю». Я не преувеличиваю – я действительно не мог поверить, это просто не могло быть правдой. Как мог самый великий гонщик на земле Джим Кларк погибнуть в гонке Формулы 2 в Хоккенхайме? Нет, это просто не могло быть правдой. Но это оказалось правдой, как 26 лет спустя оказалась правдой новость о гибели Айртона в Имоле.
Как и Джима, соперники, болельщики и соотечественники считали Айртона почти бессмертным. За день до его гибели, 30 апреля 1994 года, в квалификации оборвалась жизнь 33-летнего австрийца Роланда Ратценбергера. Все были в подавленном состоянии, но хотя гибель Роланда была такой же трагичной, как и Сенны, случившееся с Айртоном имело больший эффект. Это произошло по той причине, что, как и Джим Кларк, Сенна обладал огромным уважением, его оценивали гораздо выше любого из его соперников. Даже сейчас, 20 лет спустя, я до конца не могу поверить, что Айртона больше нет – он был слишком хорош, чтобы умирать.
Была ли его смерть напрасной? Любая смерть ужасна, но Айртон погиб не зря. Он умер потому, что рычаг подвески пробил шлем, после того, как машина на большой скорости вылетела с трассы и врезалась в ограждение в повороте "Тамбурелло". Это произошло потому, что в те годы кокпиты были открыты, и гонщик не был защищен выше уровня плеч. Посмотрите на любую машину 1994 года, и вы поймете, что я имею в виду.
Поскольку Айртон был не просто одним из гонщиков, его смерть взволновала многих, и стало ясно, что Формула 1 должна стать безопаснее. И она стала такой, благодаря усилиям Берни Экклстоуна, президента FIA Макса Мосли и медицинского делегата Сида Уоткинса. В результате, за 20 лет после трагического происшествия с Айртоном, в Формуле 1 не погибло ни одного пилота. Сегодня молодые гонщики, попав в серьезную аварию, выбираются из машины, хотя тридцать лет назад участие в подобных инцидентах могло стать для них фатальным. Частично, в этом есть заслуга Айртона.
Гибель Сенны повлияла и на уровень безопасности серийных машин. Всего несколько дней назад в интервью агентству Reuters Макс Мосли сказал буквально следующее: «Тот уик-энд в Имоле стал катализатором перемен, происшедших на дорогах мира и спасших десятки жизней. Это действительно так. Не случись этого, федерация не обратилась бы к властям Евросоюза, без этого никогда не был бы введён стандарт Euro NCAP, обязательные краш-тесты, мы не получили бы поддержку Еврокомиссии, которая повысила стандарты безопасности. И всё это началось с трагического происшествия с Айртоном».
Мы, кто живет Формулой 1 и любит гонки, можем гордиться этими словами.
Когда я думаю об уходе Айртона из жизни и окончании его карьеры в Формуле 1, я вспоминаю Михаэля Шумахера, который в момент гибели Сенны только начинал свой путь к успеху. Сегодня Михаэль находится в госпитале после инцидента, произошедшего во французских Альпах в конце прошлого года. Я молюсь и надеюсь на его выздоровление.
Михаэль – самый успешный гонщик в истории Формулы 1, о чем свидетельствуют семь чемпионских титулов. Но если бы Айртон выжил в аварии в Имоле в 1994-м, уверен, в том сезоне титул достался бы ему, а не Михаэлю. После всего, что произошло, за титул боролся напарник Сенны Деймон Хилл – он почти победил, но в Аделаиде Шумахер пошел на сомнительное столкновение, а в первых двух этапах того сезона, в Интерлагосе и Аиде, Сенна был намного быстрее Деймона.
Многие эксперты считали, что Деймон должен был выиграть чемпионат 1995 года, но Михаэль вновь победил его в схватке за титул. Но, в конечном счёте, Деймон всё-таки выиграл чемпионат в 1996 году, победив Михаэля честно и справедливо.
Я считаю, что если бы Айртон не пострадал в той аварии в Имоле в 1994 году, он выиграл бы за Williams все три эти чемпионата – 1994, 1995 и 1996, – и на его счету было бы шесть титулов, а у Михаэля – пять. На самом деле, он мог выиграть даже чемпионат 1997 года, в 37 лет, вместо Жака Вильнёва, доведя число титулов до семи. Но, как я уже сказал, это только моё предположение.
Так или иначе, это то, что значила – и значит – смерть Айртона для Формулы 1. Но что она означала для Бразилии?
Я нёс гроб на его похоронах, вместе с Джеки Стюартом, Аленом Простом, Герхардом Бергером, Деймоном Хиллом и Рубенсом Баррикелло, и до самой смерти не забуду каждую секунду, когда мы шли к месту его последнего упокоения. Три миллиона бразильцев выстроились вдоль улиц Сан-Паулу, по которым проходил траурный кортеж Айртона, многие плакали, как мне сказали – это самое большое число скорбящих на похоронах в современную эпоху.
Все в Бразилии были убиты горем – мужчины, женщины, мальчики, девочки, старики, молодёжь, болельщики Формулы 1 и люди, далёкие от спорта. Страна была охвачена всеобщим чувством утраты, потери, и как я уже говорил, люди просто не хотели в это верить: «Нет, не наш Айртон, не наш мальчик, это не он, конечно нет, нет, нет...»
Айртон в Бразилии всегда будет героем – возможно, его героизм, действительно, достиг мифических пропорций за последние 20 лет. Таким бессмертием награждается человек, который внезапно и безжалостно доказывает, что совсем не бессмертен.
Сразу после его смерти бразильские болельщики Формулы 1 были слишком опечалены, чтобы воспринимать их любимый спорт так же, как прежде. Возник разрыв поколений в среде бразильских поклонников Формулы 1. Парни, которым было от 20 до 30 лет, когда Айртон умер – иными словами дети тех, кто поддерживал меня, а чуть позже – Нельсона Пике в те годы, когда мы выступали в чемпионате – после 1 мая 1994 года в меньшей степени были готовы поощрять своих детей смотреть Формулу 1.
В Бразилии выросло целое поколение тех, кто смотрел баскетбол, волейбол и, конечно, футбол, а не Формулу 1. Да, они знали о Формуле 1, да, они были рады, когда Рубенс Баррикелло или Фелипе Масса выигрывали Гран При, но их страсть к Формуле 1 была меньше, чем у их отцов, которые не только радовались, но и вдохновлялись успехами Айртона в своё время.
Несмотря на это, имя Айртона живёт в Бразилии, не в последнюю очередь благодаря прекрасной работе, проделанной Институтом Айртона Сенны, неправительственной организации, помогающей обездоленным детям. Институт был основан семьёй Айртона через шесть месяцев после того, как он погиб, и сегодня им с энергией и энтузиазмом управляет его сестра, Вивиан Сенна да Сильва Лалли.
Это то, что смерть Айртона означала – и означает – для Бразилии. Но что она значила для меня? Трудный вопрос, но я сделаю всё возможное, чтобы на него ответить.
Я скучаю по нему каждый день, часто о нём думаю. Как человек верующий, я чувствую его присутствие в моей жизни, и мне от этого легче. Когда я смотрю на его фотографии, особенно на которых он улыбается, я до сих пор слышу его неповторимый смех. Когда я смотрю кадры видеозаписей его пилотирования машины Формулы 1 – особенно в Монако, где он превзошёл всех, кто выступал там до него, и всех, кто был там после – я испытываю благоговейный трепет.
Безусловно, его талант был уникален. Безусловно, он был потрясающе быстр. Безусловно, мы никогда его больше не увидим.
Позвольте мне напоследок рассказать одну личную историю, которая максимально точно отображает Айртона в моих глазах. В декабре 1992 года я убедил его опробовать мою машину Penske серии IndyCar на автодроме в Финиксе, на коротком овале. Прежде, чем сесть за руль, он попросил меня проехать несколько кругов, чтобы он мог посмотреть траекторию. Вскоре я поехал быстро, со средней скоростью более 170 миль/час (274 км/ч). И вдруг, когда я проходил второй поворот, держа свою машину всего в 8-10 см от стены, он высунул голову в окно ограждения, чтобы лучше посмотреть, как я ускоряюсь на выходе.
Когда я вернулся в боксы, я сказал ему: «Айртон, ты сумасшедший! Я мог задеть твою голову! Разве ты не понимаешь, что когда ты за рулём машины IndyCar на овале, ты всегда держишься правого края трассы, прямо рядом со стеной, независимо от того, с какой скоростью едешь?» Когда я вновь вспоминаю этот разговор, в моём воображении вновь возникает его ухмылка, а в ушах я снова слышу его хихикание.
Я скучаю по тебе, мой друг. Я очень по тебе скучаю. Мне всегда будет тебя не хватать. Но я нахожу утешение в надписи на твоём надгробии, на кладбище Морумби в нашем с тобой любимом родном городе Сан-Паулу: Nada pode me separar do amor de Deus («Ничто не может отлучить меня от любви Бога»).
