Посвящение профессору Сиду Уоткинсу

Вчера вечером после тяжелой болезни на 85-м году жизни скончался профессор Сид Уоткинс, человек, усилия которого позволили вывести безопасность в Формуле 1 на совершенно иной уровень. Предлагаем вашему вниманию материал, посвященный Уоткинсу. Он написан по мотивам статьи британского журналиста Саймона Тейлора, опубликованной в декабрьском выпуске журнала MotorSport за 2008 год.

В нынешней Ф1 представители различных групп – пилоты, руководители команд, конструкторы, организаторы, владельцы трасс, официальные лица – вызывают различные эмоции. Они могут нравиться, ими восхищаются, их уважают или даже боятся. Но крайне редко любят. Однако, даже этого глагола недостаточно, чтобы описать те чувства, которые все в паддоке питают к человеку, который на протяжении как минимум 424 Гран При был его неотъемлемой частью.

Самое удивительное, что это даже не было для него основной работой. Он был лишь горячим поклонником автоспорта, который в свободное от приема больных и борьбы с их болезнями время стоял на страже жизни и здоровья участников Формулы 1.

Профессор Эрик Сидни Уоткинс сделал блестящую карьеру, став одним из лидеров в области нейрохирургии. Более 30 лет он был ведущим врачом Королевского лондонского госпиталя, проведя множество операций и введя в практику революционные методы лечения. Но Сид настолько любил гонки, что за 26 лет работы в должности главного медика Ф1 ввел принципиально новые принципы и процедуры в области безопасности пилотов. Благодаря ему были спасены жизни и уменьшена тяжесть полученных повреждений. Ни одна гонка, квалификация или даже тренировка не могла начаться без его присутствия. И всем в Формуле 1 он был известен как Проф.

Вместе со своей супругой Сьюзан они много лет назад въехали в заброшенный дом шотландского пастора постройки XVIII века и своими руками восстановили его до потрясающего состояния. Сьюзан, к слову – уважаемый историк, автор трудов о Елизавете I и Королеве Мэри. Также она работает над биографией Берни Экклстоуна, которая должна стать очень любопытной.

Родители Сида были простыми шахтёрами, его отец уже в 8-летнем возрасте спускался в забой и толкал вагонетки. Но Уолли Уоткинс не хотел, чтобы его лицо вечно оставалось в угольной пыли, и выходом для него оказались гонки на мотоцикле. Он стал профессиональным спортсменом, получил приглашение в сильную команду и за время выступлений в 20-е годы скопил достаточно денег, чтобы открыть в Ливерпуле магазин по продаже двухколёсных машин. На втором этаже того же дома поселилась семья Уоткинса, в том числе четверо детей. Младшего из них звали Сидом.

Это был не самый богатый район – полицейские предпочитали не показываться на улице без пары мощных овчарок. «Как-то раз, когда мне было около восьми лет, – вспоминал много позже профессор. – Учитель спросил нас, чем мы хотим заниматься после окончания школы. Остальные дети отвечали незамысловато – пожарным, водителем, – однако я заявил, что стану нейрохирургом. Даже не знаю, откуда в голове взялось это слово. Конечно же, все вокруг громко смеялись».

Родители Сида тоже не поддержали эту идею. Магазин перерос в небольшую мастерскую, где от юноши ждали помощи. Но он был непреклонен – и отправился в Ливерпульский университет изучать медицину. «В 1952 году я получил диплом и приступил к общей практике, но отец по-прежнему видел во мне дешевую рабочую силу. Потому я привык начинать день в операционной, затем ходить по вызовам, а после подключаться к работе в мастерской, используя стетоскоп для настройки карбюраторов. А после обеда нужно было возвращаться в операционную», – рассказывал Уоткинс.

Во время службы в армии Сид продолжал медицинскую деятельность, работая в звании капитана в Западной Африке. В 1958 году он поступил в оксфордский госпиталь Редклифф, где его наставником стал известный американский нейрохирург Джо Пеннибеккер. В тот же период он стал ездить на гонки в качестве зрителя – вместе с коллегой, который был неудержимым фанатом и имел собственный Lotus-Climax. Именно он представил Сида Дину Диламонту, гоночному директору Королевского автоклуба, который и убедил Уоткинса попробовать себя в качестве главного врача в соревнованиях по картингу, а после и в «больших» автогонках.

В 1962-м британец, которому было всего 34 года, получил ученое звание профессора нейрохирургии в Университете Нью-Йорка. По рекомендации Диламонта он обратился к владельцам автодрома Уоткинс-Глен, где вскоре стал одним из докторов Гран При США. «У нас было маленькое помещение без оборудования. Когда стартовала первая тренировка, нам пришлось начать с того, что очистить комнату от множества дохлых мух, которые остались там еще с предыдущих соревнований.

Если бы в этот момент кто-то пострадал на трассе, мы бы ничем не смогли ему помочь, – рассказывал Уоткинс. – Пилота можно было бы лишь отправить на «скорой помощи» в больницу по соседству. Бывало так, что она не принимала пациентов, и тогда водителю предстояло бы проехать еще 60 миль до следующей. Я договорился в госпитале, где тогда работал, и вскоре к нам на гонки стала приезжать бригада специалистов – они могли хотя бы сразу поставить точный диагноз».

В конце того же десятилетия Сид вернулся в Британию, и старый знакомый Дин Диламонт сразу активно привлек его к гонкам. Профессор наладил работу медицинского центра Сильверстоуна, который тогда, как и сейчас, использовался очень активно, и травмы в авариях были там далеко не редкостью. На Гран При Ф1 1973 года именно Уоткинс и его люди первыми пришли на помощь пилотам, пострадавшим в массовой аварии, устроенной Джоди Шектером на выходе из поворота Woodcote.

«Я продолжал работу на британских Гран При, пока как-то раз в 1978 году мне позвонил Берни Экклстоун, с которым мы даже не были знакомы, и предложил встретиться. Он задал несколько простых вопросов, связанных с медициной, но я чувствовал – Берни изучает меня, чтобы понять, что я за человек. Затем он перешел к главному – сказал, что, по его мнению, медицинская помощь на этапах Гран При недостаточно эффективна. Её уровень меняется от трассы к трассе, ему же хотелось иметь везде одинаково компетентных специалистов. Он предложил мне работать на каждом Гран При и обещал заплатить за сезон 35 тысяч фунтов.

Берни в один миг поразил меня своей решительностью и ясностью мысли – и я согласился. Тогда он добавил, что все расходы на проезд и проживание мне предстоит оплачивать самостоятельно. Это же Берни – он все сделал очень умно, а я просто попался в его ловушку», – так описывал давние события Уоткинс.

Сиду действительно приходилось самостоятельно бронировать авиабилеты и отели, частенько он приезжал в паддок, еще не зная, где будет ночевать – и находил свободное местечко в беседах с боссами команд. Правда, через несколько лет Экклстоун все же поднял ему жалование.

Уоткинс же взялся за создание новой структуры безопасности Формулы 1. Требовалось найти людей, решить вопросы лицензирования их действий и страховки в разных странах, договориться с местными больницами. Разумеется, это не очень нравилось тем врачам, что работали на этапах прежде, а также боссам автодромов, которые не хотели вкладываться в реконструкцию медицинских центров.

Всего через три месяца после вступления в новую должность Сиду пришлось пройти серьезную проверку на прочность, когда на старте Гран При Италии произошла авария с участием большого числа машин. В ту пору он еще следил за развитием событий из комнаты дирекции гонки. После столкновения профессору пришлось бежать через переполненный паддок в медицинский центр – где он оказался в то же время, когда на «скорой» привезли тяжело пострадавшего Ронни Петерсона.

«У него было более 20 переломов в области ног и ступней, – рассказывал Уоткинс. – Мы стабилизировали его состояние и на вертолете отправили в госпиталь, а я остался на трассе. Мне также пришлось помогать Витторио Брамбилле, который был без сознания после удара в шлем отлетевшим колесом, и получившему сотрясение мозга Хансу Штуку».

Петерсону в больнице сделали сложную операцию, прогнозы были позитивными – но в кровеносных сосудах из-за многочисленных повреждений образовалось большое число жировых клеток, которые той же ночью привели к закупориванию сосудов мозга. «Я чувствовал, что первоначальная реакция на аварию оказалась сродни хаосу, – рассказал Сид. – По разным отчетам, «скорая» добиралась до места столкновения от 11 до 18 минут. И здесь я понял, почему Берни хотел, чтобы моя роль была бы более активной. Мне нужно было находиться в медицинской машине со специальным оборудованием на борту, которая на старте располагается сразу следом за гонщиками, чтобы иметь возможность как можно быстрее добираться до места аварии».

Уже на следующем этапе, через две недели, Уоткинс и специалист-анестезиолог Питер Байлс выкатили на решетку легковой универсал со снятыми задними сиденьями, а сами облачились в шлемы и комбинезоны. Когда стартовала гонка, их машина устремилась вслед за пилотами на первый круг. При этом доктора несколько раз чувствительно подпрыгнули на поребриках и едва успели освободить трассу для пилотов, которые едва не нагнали их. После этого Берни пообещал найти для Сида достаточно быстрый автомобиль и пилота-профессионала, который сидел бы за рулем. Поначалу обычно приглашали кого-то из действующих спортсменов, кому не удалось пройти квалификацию.

Впоследствии стали задействовать на постоянной основе известных в прошлом спортсменов, завершивших карьеру. Водителями Уоткинса были Фил Хилл, Ники Лауда, Карлос Рейтеманн, Дерек Дэли, Алекс Рибейро, Витторио Брамбилла и другие. По воспоминаниям самого Сида, в ту пору у него почти не было выходных, так как в уик-энды, свободные от этапов Ф1, он работал в госпитале.

Тогдашний президент FIA Жан-Мари Балестр поначалу был не в восторге от кипучей деятельности Профа. Он не имел ничего против борьбы за безопасность, но не любил тех, кто проявляет активность, не будучи членом Федерации. Однако как-то в Монреале француз ужинал стейком и подавился. Он уже начал синеть лицом и задыхаться, когда из-за соседнего столика встал человек, сделал неуловимое движение в области грудной клетки Балестра – и стейк выскочил назад. Но спасение жизни стоило Жану-Мари сломанного ребра.

Ночью в гостиничном номере Уоткинса раздался звонок – жена президента просила его приехать и помочь. Британец добрался через город до места и вколол обезболивающее. Приехав на следующую гонку, он узнал, что отныне FIA будет бронировать и оплачивать ему отель.

«В 1981 году Балестр создал Медицинскую комиссию FIA, и я стал её президентом. Мы начали вводить стандарты для медицинских центров и процедур на всех Гран При, – вспоминал Уоткинс. – Я быстро познакомился со всеми пилотами на личном уровне и выступал для них в роли своего рода отца – а позже, пожалуй, деда. Они приняли меня в свой круг, в том числе и потому, что знали – если что-то пойдет не так в тренировке или гонке, я постараюсь как можно быстрее прийти им на помощь.

Жиль Вильнев любил в шутку повторять: «Надеюсь, Проф, твои услуги никогда мне не пригодятся». Почему-то именно эти слова первыми пришли мне в голову, когда он разбился в Зольдере в 1982 году. Когда мы примчались на место аварии, он был без сознания, но зрачки реагировали на свет. Он не дышал, однако пульс прощупывался. Я начал вентиляцию лёгких и продолжал её, пока мы не прибыли в медицинский центр трассы – а затем занимался тем же и в вертолёте по пути в Льеж. Но рентгеновское обследование показало травмы шеи, несовместимые с жизнью. Удар об ограждение оказался фатальным. Нам пришлось отключить аппараты поддержания жизни.

В обычной деятельности я видел немало травм головы, последствий мотоциклетных и автомобильных аварий. Каждая из таких ситуаций была не менее трагичной. Но я всегда очень огорчался, когда погибал пилот Ф1, ведь все они были моими друзьями. К счастью, у нас было не так много потерь. Ситуация явно менялась к лучшему».

Среди тех эпизодов, которые лишь стараниями Уоткинса и его людей не стали фатальными, нужно обязательно назвать аварию Мики Хаккинена в Аделаиде в 1995 году, когда гонщику прямо в кокпите пришлось делать трахеотомию, а также происшествие с участием Мартина Донелли в Хересе в 90-м и пожар перевернувшейся Ferrari Герхарда Бергера в Имоле в 89-м.

«Все пилоты были по-своему хорошими парнями, я ладил с каждым из них. Единственным, кто мне не нравился, был угрюмый Дидье Пирони. Он не слишком благодарил нас, даже когда мы пришли к нему на помощь после аварии в Хоккенхайме. Он уже знал, что его ноги серьезно повреждены, и начал умолять меня спасти их. Я ответил, что не допущу ампутации, даже если дела совсем плохи. Но когда мы прилетели на вертолёте в Хайдельберг и начали готовить долгую и сложную операцию, я был очень удивлен, когда один из тамошних ассистентов хирурга грубо бросил в сторону гонщика, что ноги, возможно, все же придётся отрезать.

Я еще раз повторил Пирони, что не согласен с такой постановкой вопроса, хотя подобная необходимость все же может появиться впоследствии. Гораздо позже я узнал, что он пожаловался Берни, будто еще на месте аварии я предлагал сразу провести ампутацию ног, чтобы пилота было проще вынуть из кокпита. Берни рассказал об этом мне, на что я ответил: «Это неправда, но в тот момент мне хотелось отрезать ему голову».

И все равно, мне приятно, что Пирони смог полностью выздороветь. Правда, он так и не вернулся в Ф1, а через пять лет разбился на соревнованиях моторных катеров», – рассказал профессор Уоткинс.

По собственному признанию, ближе всех Сид сошелся с Айртоном Сенной. Бразильский Волшебник даже приезжал погостить к медику в Шотландию, где они вместе рыбачили. Уоткинс также бывал в Сан-Паулу: «Как-то я сказал Айртону: «Нет необходимости мчаться во весь опор, если ты и так впереди. Достаточно просто удерживать лидерство». И он ответил: «Знаешь, Сид, когда я веду гонку и вижу твою медицинскую машину, то каждый раз вспоминаю этот совет – но уже в следующем повороте начисто забываю о нем!»

Система, выстроенная Профом, успешно работала в Ф1 до трагического уик-энда в Имоле. «Все складывалось так здорово. Да, были большие аварии, серьезные травмы – но ничего, что угрожало бы жизни пилотов, не считая перекрытия дыхательных путей. Но мы всегда успевали приехать на место происшествия достаточно быстро, чтобы справиться с такой ситуацией, – продолжил Уоткинс. – Последняя смерть на Гран При была зафиксирована 12 лет назад, когда в Монреале погиб Рикардо Палетти.

В пятницу в очень неприятную аварию попал в Имоле Рубенс Баррикелло. Оказались перекрыты дыхательные пути, но в этом случае наши методы оказались действенными. После субботней аварии Роланда Ратценбергера [с летальным исходом] Айртон пришел в медицинский центр и попросил рассказать, что происходит. Когда я описал ему ситуацию, то увидел на его лице слёзы. Мне показалось, что он готов отказаться от продолжения уик-энда.

На самом деле, я даже сказал ему, что так было бы лучше. Он уже доказал, что является лучшим пилотом в мире, выиграв три чемпионских титула. «Бросай это дело, а? Поехали лучше порыбачим», – сказал я тогда. Но он уже взял себя в руки и ответил, что всегда есть вещи, которые мы не в состоянии контролировать, что он не может остановиться и должен продолжать выступления. Это был наш последний разговор.

Когда на следующий день мы примчались в поворот Tamburello, и я увидел, в какой именно ситуации находится Айртон [после аварии], психологически все оказалось не так сложно, как можно было бы подумать. У меня просто не было времени, чтобы думать о чем-то, кроме своей непосредственной работы. Я лишь пожалел, что не смог лучше узнать его. Мы вынули гонщика из кокпита, положили на асфальт, я перерезал ремешок шлема, снял его и вставил дыхательную трубку. Лишь после этого взглянул в его глаза – и все понял. Травма была крайне тяжелой.

Я не полетел с ним на вертолёте в Болонью, в этом не было смысла, так как я уже никак не мог повлиять на ситуацию. Потому просто взял его шлем и отправился с ним в медицинский центр. Вскоре его изъяла полиция, а затем он был возвращен семье Айртона – знаю, что они уничтожили этот шлем.

После гонки мне пришлось заняться механиками, получившими травмы в боксах – и на этот раз я решил отправиться на вертолёте в госпиталь, чтобы понять, что происходит. Врачи сделали все наилучшим образом, но шансов не было. Там были несколько близких родственников Айртона, я объяснил им ситуацию и отправился в отель. Я больше ничем не мог им помочь».

Весной 1994-го за короткий период времени на гонках и тестовых сессиях Ф1 произошли сразу несколько серьезных аварий, в которых пострадали также Ярвилехто, Лами, Алези и Монтермини. А через две недели на тренировке в Монако получил тяжелые травмы Карл Вендлингер. На следующий же день президент FIA Макс Мосли объявил о создании Экспертного совета. Сид стал его председателем, а в состав вошли директор гонок Чарли Уайтинг, делегат по безопасности Роланд Брюнсереде, технический консультант Питер Райт и по одному представителю от гонщиков и конструкторов.

Этот орган успешно проработал много лет, занимаясь вопросами безопасности машин в целом и особенно их кокпитов, а также ограждениями, которые используются на автодромах, и особенностями конфигурации гоночных трасс. В его состав в разные годы входили Герхард Бергер, Михаэль Шумахер и Марк Уэббер, а также Харви Постлтуэйт, Джон Барнард и Пэт Симондс. Были изучены такие вопросы, как особенности бокового удара, тросы для удержания колес, энергопоглощающие структуры, защита ног и не только.

«Поначалу мы выносили решения, имеющие рекомендательный характер. Но команда едва ли будет использовать такое, если оно сулит прибавку в весе машины. Потому с какого-то момента FIA сделала наши идеи обязательными к исполнению. От McLaren мы получили пару шасси прошлых лет, необходимых для испытаний, а Макс Мосли обеспечил нашим программам финансирование, он всячески поддерживал нас и побуждал работать дальше.

Когда я только начинал, каждая десятая авария приводила к смерти или серьезным травмам пилота, – продолжил Сид Уоткинс. – Сейчас опасным можно считать лишь одно происшествие из трёхсот. Скажем, это относится к аварии Роберта Кубицы в Монреале. Когда она произошла, мы с Ники Лаудой смотрели гонку в паддоке. «Что думаешь?» – спросил он. «Он будет без сознания, это как минимум», – ответил я тогда. Роберт действительно потерял сознание, но на очень короткое время. Когда его вынимали из машины, он уже сыпал польскими анекдотами».

Лишь в 2004 году Сид оставил пост главного медика Ф1, передав его Гэри Хартстейну. «Я посчитал, и оказалось, что на трассах Гран При я провожу 140 дней в год, а в самолётах – 82 дня, – шутил Проф, которому на восьмом десятке становилось все труднее совершать дальние поездки. – Кроме того, Формула 1 заметно изменилась в сравнении с 70-ми. Она уже не доставляет былого удовольствия. Прежде случались трагедии, но и удовольствия было гораздо больше. Я привык ужинать с пилотами и весело проводить время в их компании. Сейчас же все тихо расходятся по номерам, заказывают еду прямо туда и ложатся спать. В конечном итоге, мне пришлось поступить так же».

Даже перестав ездить на этапы чемпионата, Уоткинс продолжал работу по повышению безопасности гонок под эгидой FIA. Он обратил свое внимание на раллийные гонки, где тяжелых аварий по-прежнему много, а также на картинг. Даже американские серии не остались в стороне.

Многие из нынешних пилотов уже не знают профессора Сида Уоткинса. Но всякий раз, когда они выводят свои машины на стартовую решетку, у них есть повод поблагодарить этого человека за три десятилетия, отданных борьбе за безопасность гонок, за его невозмутимость и здравый смысл, за упорный труд, призванный улучшить положение вещей. Мы будем помнить вас, Проф.